Я провёл в Москве всю свою жизнь, но своим домом её никогда не считал. Слишком многолюдная, слишком шумная и пластиковая. Но пригодная для комфортной жизни и, казалось бы, забитая хорошими людьми. Пресловутая “бездуховность”, которую приписывал столице питерец из книги Сергея Минаева, была очевидна, но не особо тревожила вечного затворника.

В прошлом году я впервые приехал в Санкт-Петербург, причём дважды. В город я приезжал с заранее заготовленной призмой книголюба, недавно перечитавшего Достоевского. В книгах Петроград представлял из себя холодное, мрачное место, и в жизни он и правда показался таким, но, в отличие от Москвы, его душа оказалась не полностью заделана бетоном. Это город руин, но помимо руин ему нечем похвастаться. Это лучший город умирающей страны по той причине, что его приличное европейское лицо не удалось окончательно разбить.

Как бы то ни было, я больше никогда не увижу ни Москвы, ни Питера. В моих глазах столица до сих пор не собянинская, а лужковская, залепленная рекламой, застроенная уродцами, но свободная. Я помню, как бродил по Арбату и ошалевшими глазами смотрел на полудиких хиппарей и всяких разных фриков, коих раньше было великое множество (да я и сам метил в их ряды). Эта самая Москва, где было возможно все, и где жили все, от эльфов до джедаев, мелькнула в романе “Харизма” Леонида Каганова. Роман отдалён от реализма настолько, насколько это возможно, но тогда и правда никто никому не удивлялся и дышал полной грудью.

Сытый ли, одетый ли буду я в новой своей реалии, я не знаю, но я знаю, что грустить по городам детства нет смысла. Их нет, как нет и людей, которых считал добрыми и прекрасными.